Купель дьявола - Страница 90

Стараясь избегать света в окнах, я поднялась вверх по улице. Отсюда был хорошо виден весь остров, слабо освещенный лампами в домах. Только два дома были темными и безжизненными — берлога Херри-боя и остов рыбной лавки Рогира Лонгтерена. Подумав несколько секунд, я решительным шагом направилась к лавке. Может быть, сень пятнадцатого века спасет меня от ненавязчивых домогательств Херри-боя. И его такой же ненавязчивой кочерги.

Я хорошо помнила безжизненные стены рыбной лавки Рогира. Но когда ночь накрыла ее с головой, интерьер вдруг причудливо изменился. Да, я хорошо помнила стены, но я совсем забыла, что дом этот, в отличие от всех других домов, принадлежит прошлому. И оно обступило меня, стоило только мне войти. В торце дома зияла прорезь окна, но теперь она была заполнена призрачным светом — матовый купол Музея Картины заглядывал в лавку. Несколько секунд я стояла, зачарованная этим причудливым зрелищем. А потом дом вдруг ожил, наполнился тенями когда-то живших здесь людей — или мне это только показалось? Мастерская Лукаса Устрицы была наверху, на втором этаже, — сейчас о ней напоминали только стены, но дух художника все еще витал здесь, я могла в этом поклясться. Иначе как объяснить, что лавка до сих пор жива и наполнена дыханием. Шепоты и крики окружали меня со всех сторон: здесь разделывали рыбу, отчаянно торговались из-за медяков, костерили менял, прикармливали кошек и писали картины…

Не в силах справиться — с шумом в ушах? с шумом в голове? с шумом в сердце? — я села на камни. И тотчас же услышала голос Херри-боя.

— Вот я и нашел вас, Катрин…

* * *

Это было так неожиданно, что я едва сдержала крик и вскочила на ноги: из-под “катерпиллеров” полетела мелкая галька. Херри-бой стоял передо мной и улыбался. Руки он предусмотрительно спрятал за спину.

— Вот я и нашел вас, Катрин, — тихо повторил он.

— Черт, вы меня напугали…

— Зачем вы прятались?

— С чего вы взяли? Я вовсе не пряталась. Просто гуляла по острову.

— Ну, и как прогулка?

— Замечательно. Это вы устроили такую иллюминацию?

— Кроме меня и вас, на острове никого нет.

— Да, действительно. Сморозила глупость, извините. Но выглядит впечатляюще.

— Правда?

— Правда. И часто вы такое устраиваете?

— Первый раз. Получилось неплохо, вам не кажется? Я искал вас.

— Зачем же меня искать? — я придала голосу максимальную небрежность. — Вот она я.

— Вас трудно было загнать, Катрин, — признался Херри-бой.

Загнать, накрыть, обложить флажками — что за терминология, в самом деле? Похоже, Херри-бой считает меня редким экземпляром фауны и к тому же собственностью острова.

— Зачем же нужно было меня загонять? Я бы и сама вернулась. И потом, если уж какая-то блажь взбрела вам в голову… Здесь некуда пойти и негде спрятаться. И заблудиться невозможно.

Голоса и тени отступили — очевидно, стерильный Херри-бой напугал их своим стерильным присутствием. Мы с Херри-боем стояли посреди абсолютно пустой клетки.

— Я знал, что вы придете сюда, Катрин. Рано или поздно. Вы не могли не прийти. Вас привлекает темнота. И если кругом свет — вы обязательно выберете темный угол…

Очень интересная интерпретация.

— В каком смысле? — спросила я.

— Во всех смыслах, Катрин. Во всех смыслах.

Херри-бой мгновенно включил фонарик — я услышала только сухой щелчок кнопки — и направил его мне в лицо. Сильная лампа ослепила меня, и я отвернулась.

— Прекратите, Херри. Что за гестаповские методы, в самом деле.

— Вот видите, я прав. Вам нравится темнота, — заметил Херри-бой, но фонарик все же опустил.

Теперь — и он, и я — мы довольствовались только рассеянным светом от купола музея. Херри-бой грациозно перемещался вокруг меня, и мне ничего не оставалось делать, как подчиниться ритму этого странного танца. Одно я знала твердо: я должна находиться от него на максимальном удалении, на противоположном конце диаметра. Мы сделали несколько кругов, и Херри-бой наконец остановился. Интуитивно он выбрал самую удачную точку: теперь я находилась прямо против купола, а Херри — против меня. Его лицо исчезло в темноте, я видела только силуэт: идеально круглая голова и столб шеи, основанием упирающийся в куртку.

Я же оказалась полностью освещена. Именно этого ты и хотел, Херри-бой: чтобы я была полностью освещена.

Добившись этого, Херри-бой затих. Я не видела его лица, но чувствовала, как жадно он рассматривает меня. Он вытащил на свет все мои пороки и теперь хочет изучить их.

— Ну? — спросила я. — Что дальше? Он молчал.

— Что случилось? Вы напрочь забыли русский? А совсем недавно так сносно болтали, Херри…

— Теперь я понимаю его, — медленно произнес, нет, скорее выдохнул Херри-бой.

— Кого?

— Лукаса… Я понимаю, почему он выбрал вас, Катрин… Я бы тоже выбрал вас.

— Не валяйте дурака, Херри. Я замерзла, я устала и хочу спать.

— Как я его понимаю…

— И жрать я тоже хочу, — я специально грубила ему, может быть, хоть это приведет его в чувство.

Но он совсем не слышал меня; расстояние между нами медленно сокращалось. Фонарик выпал из рук Херри и звякнул о камни. Нет, он сам отбросил его.

— Катрин, вы именно такая, какой он видел вас…

Дверь была сзади, мне ничего не стоило развернуться и бежать. Но я не могла и пошевелиться. Оболочка, которая до сих пор укрывала Херри-боя от реальности, вдруг неожиданно прорвалась, и моему изумленному взору предстала так долго скрываемая страсть. Жажда жизни, вот что это было. Жажда женщины, некогда принадлежавшей великому художнику. Теперь и Херри-бой хотел обладать ей, чтобы почувствовать Лукаса Устрицу до конца. Странно, но это совсем не оскорбляло меня. Напротив, новое, неведомое доселе желание вдруг поднялось во мне и горячей волной затопило глаза. Не только Херри-бой видел меня глазами Лукаса, но и я сама — сама! — почувствовала то же, что и дочь бургомистра, утонувшая в своей несчастной любви.