— Да. Я в курсе. Но как они попали к вам на самом деле?
Неужели чертов дурак Лавруха проболтался голландцу по пьяной лавочке? В последние дни перед отъездом они стали подозрительно близки, парни — не разлей вода… С Лаврухи станется, пиво “Балтика” заставляет его неадекватно реагировать на окружающих. Черт, “Балтика”! Две бутылки, привет от Северной Пальмиры — Северной Венеции, до сих пор болтаются у меня в рюкзаке. Нужно сунуть их Херри, не рассказывать же о том, что я просто банально стибрила доску у мертвеца, в самом деле!..
— У меня для вас подарок, Херри. От владельца картины. Первого, — с нажимом сказала я.
— От кого?
— От Лаврентия.
— Не думаю, чтобы он был первым хозяином. Давайте ваш подарок.
Я вынула пиво, завернутое в футболки, из рюкзака и протянула их Херри.
— Отлично, — сказал он. — Выпьем сегодня за ужином. Хотя мне не очень нравится русское пиво…
Перспектива остаться здесь еще на одну ночь совсем мне не улыбалась, я хотела покинуть этот дурацкий остров с его провокационной картиной еще до темноты. Но Херри, вместо того, чтобы отвезти меня на побережье, предлагает поужинать.
— Я вовсе не рассчитывала, — осторожно сказала я. — Я ведь посмотрела картину… Судя по всему, “Всадники” действительно являются левой створкой… Я убедилась в этом. Картина сейчас находится у меня, в Питере… Я уже сказала вам… Я готова предложить свои услуги в передаче доски голландской стороне. Вам, Херри…
— Ну что ж, я рад. Я давно этого хотел…
Интересно, насколько давно и как сильно ты хотел этого? Комната Херри — компьютер, камин, манускрипты и фотографии — плыла у меня перед глазами. А сам Херри-бой из вежливого ученого стремительно превращался во врага, диктующего свои правила. Я была почти уверена, что он знает о том, как нам досталась картина. Знает и хочет воспользоваться этим.
— Я бы хотела уехать, Херри.
— Когда?
— Сегодня. Я вернусь в Россию и сразу же займусь всеми организационными вопросами. Вы же хотите, чтобы она побыстрее оказалась здесь?
— Один день ничего не решает. Я еще не все вам показал, — он явно издевался надо мной.
— Того, что я увидела, — достаточно. Я потрясена. И считаю, что Лукар Устрица действительно великий художник… — выпалила я.
Мне больше не хотелось оставаться здесь: двусмысленная улыбка Херри все еще плыла надо мной, а его слова о том, что оправдание любого греха — самое милое, самое богоугодное дело, все еще стояли у меня в ушах. Интересно, что он имел в виду?
— Вы ведь отвезете меня на берег, Херри? — спросила я.
— К сожалению, — он снова улыбнулся и развел руками.
— Что — “к сожалению”?
— Я не хотел вас расстраивать… Я думал, вы останетесь здесь на несколько дней, пока не вернется техник… Он разбирается в механизмах.
— В каких механизмах?
— Дело в том, что с утра забарахлил мотор. А на веслах мы не выгребем.
— Что значит — “забарахлил мотор”?
— Не знаю. Он просто не работает, и все. А я ничего не смыслю в моторах.
Он смотрел мне прямо в глаза и откровенно издевался.
— Но… Вы же можете вызвать кого-нибудь с берега? Это не так далеко… К тому же у вас есть телефон, а в поселке наверняка найдутся механики… Я заплачу.
— Я бы и сам заплатил. Но, во-первых, сегодня воскресенье…
Действительно воскресенье, будь оно проклято. Я прилетела в Амстердам вчера, в субботу. Господи, неужели это было только вчера?..
— А во-вторых? — спросила я, и Херри-бой снова улыбнулся.
— А во-вторых — я уже говорил вам. Местные жители не особенно жалуют Мертвый город Остреа, — Херри-бой сделал ударение на первом слове. — Их сюда не заманить.
— И что же делать? — глупо спросила я.
— Придется подождать. Херард вернется послезавтра. Ничего страшного, Катрин.
— Кто это — Херард?
— Техник.
Я одна и двое мужиков, а если еще вспомнить прошедшую ночь и то, как Херри смотрел на меня… Почему он так смотрел, почему рассказал о дочери губернатора, почему так невинно хотел меня напугать?..
— У меня всего лишь десятидневная виза… — я сдавала бастион за бастионом.
— Но вы ведь прилетели только вчера. У вас масса времени.
Масса времени на что? Со стороны наш разговор становился просто неприличным: ни с того ни с сего начавшая истерить дамочка и скромный ученый, ее успокаивающий. И чего это я взвилась, в самом деле? Что, если действительно забарахлил мотор? Нужно взять себя в руки и понять первоначальную причину моей так внезапно возникшей паники. Пока я собиралась с силами, на Херри снова обрушился поток электронной почты. Оставив его разбирать завалы, я надела куртку и выскользнула из дома.
Катер по-прежнему покачивался на волнах. Я даже стукнула его борт носком ботинка — бесполезное корыто, жестянка, предатель, вот ты кто!.. А потом, подумав, спрыгнула в него: самое безопасное место, единственное, которое может оградить меня от крамольных мыслей. Если я начну сейчас шляться по острову, то непослушные ноги обязательно приведут меня к обители картины. А я не хотела, чтобы она овладела мной, как овладела Херри-боем. Хватит с меня и “Всадников”…
Некоторое время я сидела на жесткой, вымокшей от брызг банке, тупо глядя перед собой. Собраться с мыслями сразу — не получалось, слишком магнетическим был окружающий пейзаж: тяжелые волны, похожие на песок, и их тяжелые гребни, похожие на вершину дюн. Если когда-нибудь Зверь и восставал из моря, то лучшего места, чем это, ему не найти.
Соблазн греха и соблазн его оправдания — Херри-бой сказал, что это совсем неплохо. Настоящий ученый — всегда философ, и Херри-бой тоже исповедует определенную философию. Его до сих пор не разъела ржавчина реальной жизни, а только из нее возникают самые простые человеческие чувства. Херри напрочь лишен их, любое движение души является для него только схемой… Легко выработать схему для убийства, но схема для жизни — это филькина грамота.