Купель дьявола - Страница 71

— Доброе утро, Херри! — закончив манипуляции с книгой, я резко развернулась в кресле и нацепила на лицо самую широкую улыбку, на которую только была способна.

— Как вы спали?

— Великолепно…

О ночной сцене я предпочла не вспоминать.

Херри-бой подозрительно взглянул на меня, и при свете дня я вновь почувствовала свое превосходство: ночь демонизировала Херри, она шла ему, как корове седло. Сейчас же он выглядел просто душкой.

Я встала с кресла и прошлась по комнате.

— Идемте, я покажу вам остров, — сказал он.

— Может быть, сначала кофе? — из вежливости я опустила такие мелочи, как чистка зубов и обмывание бренного тела.

— Да, конечно.

Он снова скрылся за таинственной перегородкой.

— Где я могу вымыться? — громко спросила я.

— Простите, Катрин, я совсем не подумал об этом. Идемте, я провожу вас…

Херри воткнул меня в переносной экологически чистый душ: сферическая кабинка с матовыми створками. Упругие струи забарабанили по моей макушке, я прикрыла глаза и даже фыркнула от удовольствия: последний раз я мылась еще в Питере. Сейчас я смою перелет в Голландию, амстердамскую пыль, острый запах сыра в кабачке “Приют девственниц” и сегодняшнюю ночь, которая могла быть и поспокойнее. И сегодняшнее ложе, которое могло быть и помягче. “Абсолютный эффект, и никаких следов”, — промурлыкала я.

"Абсолютный эффект, и никаких следов. Поздравляю. Боб”.

Вода вдруг стала ледяной — я вспомнила.

Абсолютный эффект, и никаких следов — именно так я подумала о смерти Титова. Именно так он и умер: никаких следов насилия. А Херри-бой… Херри-бой тоже находился там, но никто не застал его на месте преступления.

Принятое мной сообщение вдруг приобрело совершенно иной — зловещий смысл. И мое присутствие здесь показалось совершенно бессмысленным. Зачем я прикатила в Голландию? Зачем Херри вызвал меня? Услужливая память тотчас же начала выдавать мне малозначительные и невинные подробности, которые сложились вдруг в совершенно фантастическую картину.

Вчера вечером он утверждал, что открыл нечто связанное с триптихом. Но мое присутствие — его можно было объяснить лишь временным помутнением. Моим собственным. Я никогда не была специалистом по творчеству Лукаса ван Остреа, единственная лекция на четвертом курсе не в счет… И все-таки он вызвал меня сюда. Он сказал, что мне это будет интересно.

Тогда, в Пулкове, перед самым его отлетом в Голландию, я ляпнула что-то такое: что-то, что заинтересовало его… Я находилась в стадии формирования самых фантастических версий о смерти Титова. И тогда я рассуждала о злополучной двери в спальню, которая оказалась закрытой. Я сказала тогда… Возможно, меня заперли только потому, что я могла увидеть что-то… Или кого-то. А Херри-бой, не сводивший взгляда с меня и Лаврухи, переспросил тогда:

— О чем вы говорите, Катрин?

Да, именно так. Тогда он совсем не понимал беглый русский. Или делал вид, что не понимал?..

За матовыми створками душа мелькнула тень. Я насторожилась: это мог быть только Херри-бой, никого другого на острове нет. Если верить Херри-бою. Но можно ли верить Херри-бою?

— Это вы, Херри? — трусливым сдавленным голосом спросила я.

Никакого ответа.

Тень покачивалась за створками и даже не собиралась уходить. Я торопливо завернула краны и ухватилась за них, чтобы не упасть: мизансцена в душе подозрительно смахивала на эпизод из хичкоковского “Психо”. Сейчас створки раздвинутся — крошечная никелированная щеколда не сможет меня защитить, — и тогда?

Что — тогда?

Я отогнала панические мысли, как стаю шелудивых собак, присела на корточки и уставилась на щеколду. Но щеколда была восхитительно спокойна. И матовые створки — тоже. Наконец тень, поколебавшись, ушла. По моим голым предплечьям побежали пупырышки, которые я ненавидела и которым отказывала в праве на существование. Наконец народные волнения на коже унялись, и я осторожно отодвинула щеколду.

Никого. Херри-бой, даже если он и отирался поблизости, уже ушел.

Я выскочила из душа, наскоро растерлась полотенцем и влезла в джинсы и рубашку. И с гордо поднятой головой отправилась к Херри-бою.

Он все еще хлопотал на импровизированной кухне, поджаривая тосты и наскоро смазывая их клубничным джемом.

— Все в порядке? — улыбаясь, спросил он.

— Да. Вода просто восхитительная.

— Ваш завтрак готов.

Я взяла чашку и вцепилась зубами в огромный кусок поджаренного хлеба. Побольше естественности, Катерина Мстиславовна, твоим рыжим волосам так ее не хватает!

— Вам пришло сообщение, Херри, — стараясь выглядеть беспечной, сказала я. — Я приняла его.

— Я уже видел, — ни один мускул не дрогнул на его лице. — Спасибо. Это мой приятель из Сан-Диего.

— Тот самый, из береговой охраны?

— Тот самый.

Странно, что он вообще заговорил о нем. Я не выказывала никаких признаков интереса к этому его электронному посланию.

— Он большой оригинал, — осторожно продолжил Херри-бой.

Что верно, то верно. Один текст чего стоит!..

— Что вы говорите!

— Впервые увидел Лукаса в Метрополитен-музее. И был просто очарован. Он сам нашел меня, прислал письмо после одной из моих статей в “Пипл”. Пять лет назад. Он несколько раз приезжал сюда. И я был у него в Сан-Диего.

Херри-бой пытался оправдать все: раскрытый мной е-mail, фотографию возле компьютера и даже книгу “Буду”, которую я не могла не найти по определению. Был ли в этом умысел, я так и не смогла понять до конца. И все же решила поддержать его.

— Лукас ван Остреа — странное увлечение для американца, вы не находите?