Купель дьявола - Страница 64

— Я сейчас уезжаю, — проорала я. — В Голландию.

— Зачем?

— Приеду — объясню, сейчас просто времени нет. Ты меня на пороге поймала…

— Мне нужно обязательно поговорить с тобой… — голос Жеки снова пропал. — …ажио. Ты слышишь меня — это очень важно… я прочла в газетах… от… арень…

— Что? Говори громче, ни черта не слышу…

— Этот твой парень, он умер?

Сейчас начнется! Жека начнет методично выедать мне плешь за недоносительство. Да и голос у нее какой-то взволнованный. Наверняка раскрыла газетку недельной давности и приняла все близко к сердцу. Прав Лавруха, Жеку, впечатлительную, как попугай-неразлучник, нужно оберегать от всего.

— Почему ты не …оявилась?….ичего мне не сказа…

— Я опаздываю, Жека! — взмолилась я.

— …одожди… Мне …ужно сказать тебе что-то …чень …ажное… Я …идела кое-что, там, на даче… Это ужасн…

— Приеду, поговорим. Крепко це! И крестников тоже крепко це-це! Приеду через неделю, поговорим… Я бросила трубку.

— Жека? — спросил Снегирь, переминающийся с ноги на ногу у дверей.

— Она, родимая. Уже в Питере. А мы просто скоты, совсем ее забросили. Смотайся к ней сегодня, Снегирь.

— Как там она?

— О смерти Титова узнала из газет. Бедные наши головы.

— Причитает?

— Она что-то хотела сказать мне, что-то по поводу той вечеринки, но слышимость просто отвратительная. Твой наглый любимец раскурочил аппарат… И отвези им мой телефон, пусть пока у них будет.

— Сегодня не смогу. Поеду завтра вечером. И давай поживее, а то будешь куковать вблизи Смоленского кладбища вместо дивных каналов Амстердама…

…Во дворе нас ждал новенький “Фольксваген-Пассат” Снегиря. Картина начала приносить свои первые плоды. Пусть бросит в меня камень тот, кому не нравятся иномарки…

* * *

Херри-бой нисколько не изменился. Даже родина не пошла ему на пользу. Та же потертая джинсовая рубашка, в которой он проходил весь Питер, те же джинсы, те же ботинки. Он крепко сжал мои руки, но так и не снизошел до дружеского поцелуя в щеку. А я вдруг подумала, что мне бы очень этого хотелось. В моей не такой уж богатой частной коллекции не было еще романа с иностранцем.

— Рад видеть вас, Катрин. Вы не представляете себе, что вас ждет, — Херри-бой все еще держал меня за руки. Интересно, каков он в постели, этот аскет и исследователь творчества Лукаса ван Остреа. И забывает ли он об Устрице хотя бы на секунду?..

— Я тоже рада видеть вас, Херри. У меня для вас есть новости.

— У меня тоже.

— Куда мы едем?

— Ко мне, в Мертвый город Остреа. Это недалеко от Харлингена.

— Что, прямо сейчас? А…

Весь полет я изучала путеводитель по Нидерландам и больше всего хотела попасть в Амстердам. В путеводителе, отпечатанном на хорошей глянцевой бумаге, он смотрелся великолепно.

— Я бы хотела посмотреть Амстердам, Херри. Херри-бой сморщился: мои туристические планы совсем не устраивали его.

— В Амстердаме нет ничего интересного, — кисло улыбаясь, произнес он. Надо же, какое вопиющее отсутствие патриотизма!

— Прошу вас, Херри. Я так об этом мечтала… И потом, у меня для вас новости о “Всадниках”, — мелкий шантаж тоже не помешает.

— Новости?

— Да. Но сначала Амстердам.

Херри-бой клюнул на мою примитивную уловку.

— Хорошо, — сказал он. — Four hours… Четырех часов хватит? Учтите, мы должны успеть в Харлинген до темноты… Вы обязаны это увидеть, Катрин… Вы забудете обо всем.

Я с сожалением посмотрела на Херри-боя: как мало тебе нужно, чтобы забыть обо всем!

…Мы загрузились в огромный подержанный “Форд” Херри-боя. Выглядела машина чудовищно, паршивая овца в стаде, сплошь состоящем из новехоньких “Рено”, “Пежо”, “Фольксвагенов” и “Ситроенов”. Как этот престарелый американец (побитый белый низ и такой же побитый черный верх) оказался в самом центре Европы, я не понимала. На то, чтобы раскочегарить машину и сдвинуть ее с места, ушло добрых десять минут. Все это время “Форд” оглашал окрестности чудовищным воем, прострелами мотора и чиханием.

— Далеко до города? — спросила я.

— Нет. Минут двадцать — двадцать пять.

— А вы полагаете, нас пустят туда… На таком м-м… автомобиле?

Херри-бой посмотрел на меня укоризненно.

…Он оказался совсем неплохим водителем, он даже позволил себе полихачить: мы шли с крейсерской для старика-“Форда” скоростью в шестьдесят километров. “Форд” содрогался всеми своими металлическими частями, и я всерьез опасалась, что до Амстердама мы не доберемся. Нужно побыстрее рассказать Херри-бою о “Всадниках”, чтобы хоть чем-то порадовать его перед неизбежной смертью на автобане. В реликтовой машине не было даже ремней безопасности: должно быть, они просто истлели от времени.

— Мы не развалимся по дороге, Херри? — поинтересовалась я после пятнадцати минут сумасшедшей гонки.

— Что вы, Катрин, — успокоил меня Херри. — Я езжу на нем уже пятнадцать лет, и до сих пор ничего не случалось.

— Тогда конелно… Говорят, в Амстердаме есть музей секса, — сведения о музее я тоже почерпнула из путеводителя. — Это правда?

Херри сбросил скорость с шестидесяти до сорока и укоризненно посмотрел на меня.

— Вас это интересует, Катрин?

— Ну, как вам сказать, — под его девственно-негодующим взглядом я почувствовала стыд за все достижения человечества в этой области — от “Камасутры” до непристойных картинок в вокзальных туалетах. — Любопытно было бы взглянуть.

Лучше бы я начала с чего-нибудь романтического. С Круглой лютеранской церкви, например. Или со старого Еврейского квартала.

— Я не люблю Амстердам. Не люблю приезжать сюда. Слишком много народа.