Купель дьявола - Страница 118

118

Проклятая чинуша посмотрела на меня скептически.

— Кто вы по профессии?

— У меня картинная галерея. Здесь, на Васильев-ском.

— Так. Свободная художница, значит, — в устах Алевтины это прозвучало как “дама полусвета”. — Стало быть, доход непостоянный. Вы замужем?

— Нет… Но.. — я заткнулась, я не стала продолжать. Сейчас она потребует паспорт.

— Понятно, значит, не замужем. Незамужняя, без постоянного фиксированного дохода. У вас мало шансов, девушка. Мы не можем доверить воспитание детей случайному человеку, — Алевтина Николаевна красноречиво помахала рукой у себя перед носом, явно намекая на мой перегар.

— Я не случайный человек. А что касается доходов… Если нужно, я предоставлю документы. И справку из налоговой. Я довольно состоятельный человек. И смогу прокормить не только двух детей, но и всю вашу, мать ее, инспекцию. Вместе с членами ее семей, а также их попугаями, кошками и собаками. И прочими экзотическими животными. Я ясно выразилась?

Алевтина Николаевна открыла рот и тотчас же закрыла его. А из комнаты донесся отчаянный рев Катьки. Едва не сбив бюст Алевтины, я выскочила из кухни. Катька ревела, сидя на полу, между шкафом и телевизором. Над ней стояла вторая гранд-дама, а участковый жался у двери.

— Отойдите, — сквозь зубы процедила я и взяла Катьку на руки.

Катька уткнулась макушкой мне в лицо (Все! Больше никакой водки!) и затихла.

— Ну, успокойся, все хорошо, твоя тетя Катя с тобой.

Мне было решительно наплевать на всех этих людей, вторгшихся в мою квартиру. Вместе с Катькой я отправилась в другую комнату. Пусть делают, что хотят, я не выйду отсюда. Я буду держать оборону до последнего.

— А где Лаврик? — спросила я у Катьки, когда она немного пришла в себя.

Катька подняла мокрый от слез подбородок и кивнула в сторону платяного шкафа.

Лавруха сидел в самом углу, прикрытый двумя моими свитерами. Я освободила его от вещей, и лобастая Лаврухина голова легла мне прямо в колени.

— Ты ведь не отдашь нас? Не отдашь?

Боже мой, как давно я не слышала его голоса…

* * *

Изгнание торгующих из храма, вот как называлась эта операция. Очаровательное трио чинуш и представителя закона было изгнано с поля боя через двадцать минут. Я клятвенно пообещала завалить их бумажками и припечатать справками. Я сказала, что дети покинут этот дом только через мой труп. Я так трясла волосами, что явно недолюбливающие яркие цветовые пятна представители власти в конце концов ретировались.

Мы остались одни.

И славно поревели вместе с Катькой под присмотром Лаврухи. Решение, которое возникло так спонтанно, теперь не пугало меня. Я должна, я обязана, я сделаю это — в память о Жеке. И потом, я просто люблю их… Со мной ничего не должно случиться, иначе они останутся совсем одни. На Снегиря надежды никакой.

Но Снегирь объявился, несмотря на то что на него не было никакой надежды. Он позвонил в дверь ровно в четыре, когда двойняшки, утомленные дневными баталиями, сладко заснули на диване.

От Снегиря за версту несло сытой Финляндией: хорошими дорогами, хорошим одеколоном, хорошей едой в закусочной на заправке. И стыдливыми финскими проститутками. Пока я осторожно принюхивалась, Лавруха оторвал меня от пола.

— Ну, как вы здесь? Исчадья ада еще с.тобой? Я им подарочки привез.

— Со мной.

— И что ты собираешься делать?

— Ты ведь все уже понял, Снегирь. Дети остаются у меня.

— Ну и правильно. Прокормим, ты как думаешь?

Я поцеловала Снегиря в чисто выбритую щеку. Все-таки Финляндия пошла ему на пользу: никакой поросячьей щетины.

— Я по тебе скучала.

— А уж как я тосковал по твоим мощам, ты и представить себе не можешь.

— Очень хорошо. Ловлю тебя на слове.

— В смысле?

— На следующей неделе оформляю документы на опекунство. Ты выступишь в качестве потенциального мужа. У нас должна быть полная семья, тогда некоторые проблемы отпадут сами собой.

— Ты с ума сошла, по рукам и ногам меня вяжешь. Ты же знаешь, что я вольный стрелок.

— Ради детей, Лавруха. И ради Жеки.

Снегирь сразу же помрачнел. Воспоминание о Жеке доставило ему такую боль, которая мне даже и не снилась. Все-таки я черствый человек. И слишком легко все забываю.

— Водки выпьешь?

В холодильнике болталась недопитая бутылка водки, оставшаяся еще со времен моего приезда из Голландии.

— Ни боже мой! Мне еще машину вести… Признавайся, разбила ее за неделю?

— Да нет, все в порядке. Во дворе стоит. Лавруха прошелся по кухне и выглянул в окно.

— Действительно стоит. Кто бы мог подумать. Отличное место. А я, дурак, вечно возле подъезда ставлю… Ну как расследование? Продвигается?

— Пока глухо. Кажется, я вляпалась в большие неприятности, Снегирь.

— Что еще случилось?

Какое облегчение, Лавруха, что ты приехал. Что в моей жизни есть кто-то, на кого я могу опереться. Захлебываясь и перескакивая, я поведала Снегирю обо всем: о телефоне Марича в записной книжке Херри-боя, о браслете Жаика, подаренном Жеке незадолго до смерти. И о том, что я не верю в естественную смерть ни Лехи Титова, ни Быкадорова. Как не верю в то, что их убила картина.

— Ты сама себе противоречишь, — нахмурился Лавруха. — Не ты ли с пеной у рта доказывала мне, что доска обладает странными свойствами?

— Я, черт меня дери. Но есть нечто такое, что картине не припишешь.

— И что же это?

— Жекина смерть. Кто-то же убил ее… Убил потому, что она что-то видела на даче.

— С чего ты взяла?

— Телефонный разговор перед моим отлетом в Голландию. Ты помнишь? Правда, ничего нельзя было разобрать.

118